Сопровождавший команду капитан и лейтенант десантник не мешали. Сами не пили, но и не лезли особо. Только когда детдомовец Малой сломал палец, разбив ногой стекло в тамбуре, его скрутили и закинули на верхнюю полку.
Остальные пили, блевали, и снова пили.
Проводницы были в ужасе.
Свердловск проехали уже в темноте, так что города Артем не рассмотрел, и затем ехали еще часа полтора.
На каком-то полустанке команда выгрузилась из вагона, перешла по мосту через пути и пошла куда-то в лес.
Было темно и холодно, шел снег. Хотелось спать уже.
По колонне прошелестело название – Елань.
Елань так Елань. Никому это слово ничего не говорило.
Шли довольно долго, разговоры и смешки вскоре затихли, по обочь дороги не было ничего кроме сосен. Ни света ни машин по пути. Им, привыкшим к цивилизации москвичам, от этого леса становилось немного стремно, неуютно.
- Какое уныло говно эта ваша армия, - сказал шагавший рядом горбоносый парень без шапки.
Перешли через какой-то мост, свернули направо и вдруг как-то сразу наткнулись на ворота. Бетонная арка годов пятидесятых постройки, выкрашенная в желтый цвет со звездой во лбу; перекрывающие змейкой дорогу полосатые блоки; такой же желтый, как и арка, довольно большой КПП. Перед ним танк на постаменте.
- Только не в танкисты, - сказал Артем. – Во мне без пяти два росту. Я в танк не влезу.
Ворота открыли загодя, и запустили их внутрь не задерживая и ни о чем не спрашивая.
Ночевать разместили в казарме слева по ходу движения, недалеко от КПП.
Казарма оказалась совсем пустой. Никаких страшных дембелей не было. Вообще никого не было. Команда оказалась предоставлена сама себе. Лишь зашли два каких-то парня, назвались сержантами, сказали, чтоб все умывались и ложились спать. Артему парни показались здоровыми и какими-то уже совсем взрослыми, наверное это и были деды, и он подумал, снимать ли на ночь носки, в которых была денежная заначка, и не украдут ли одежду, но мысли ворочались лениво, думать не хотелось, было уже часа два ночи, он пьянки и ночного перехода он чертовски устал и все, что хотел – лишь спать…
- РОТА ПОДЪЕМ!!! - заорал кто-то над самым ухом.
Артем открыл глаза и тут же зажмурился от резкого, больно ударившего по глазам света.
Около дверей стояли те самые вчерашние два парня, громко ходили, стуча сапогами, орали:
- Подъем, рота! Че кому непонято, духи? Вставать теперь будете по подъему, ложится по отбою! Подъем в армии в шесть утра, отбой – в десять вечера. Пять минут на поссать, затем бегом на зарядку, форма одежды номер два!
Артем был ярко выраженной совой, на гражданке раньше часа-двух не ложился, раньше одиннадцати не вставал в принципе. Шесть утра – такого времени для него не существовало. Четыре часа после ночного марша он спать не умел. Всему телу было плохо, к горлу подкатывала тошнота, во рту сладко до приторности, жарко и липко со сна, глаза не открываются…
Когда он сделал над собой усилие и встал-таки с кровати, его чуть не вырвало. Удержался он лишь потому, что в казарме было чертовски, до омерзения холодно.
Этот озноб слегка привел его в чувство.
Он взял щетку, полотенце, и пошел умываться, надеясь погреть руки в теплой воде.
Теплой воды не было. Совсем.
Как он узнал позднее, в армии теплой воды нет в принципе, только холодная, для закалки тела и духа. Теплая – лишь в бане, раз в неделю.
Обтеревшись по пояс, Артем немного пришел в себя.
Похмельный народ кучковался в казарме. Кто сидел на табуретках, кто валялся на незаправленных шконках. Утешало, что плохо было всем.
Опять появились два парня. Сказали всем заправить кровати. Объявили, что зарядки сегодня не будет, так как духи – вы то есть – еще не распределены по подразделениям (что такое первая зарядка Артем узнал на следующий день, когда половина роты все-таки проблевалась в сортире. А он, надо сказать, опять удержался). Сказали одеваться до свиторов, куртки оставить здесь, ничего с собой не брать, и выходить на улицу.
На улице опять было темно и холодно. Холодно уже чертовски. Их построили в колонну и повели на завтрак.
На завтраке Артема чуть не вырвало второй раз. Съесть это что-то, что было положено в осклизлую старую алюминиевую миску – серое, комковатое, непроваренное даже на вид – осклизлой же ложкой запивая бурой жидкостью с запахом веника из такого же осклизлого пластмассового стакана, Артем не смог. Тем более в шесть утра. Он попробовал протолкнуть в себя немного этого варева, и даже проглотил ложки две, но дальше дело не пошло.
- Что это? – спросил он у соседа. Тот тоже на жратву особо не налегал, задумчиво размазывая её по стенкам.
- Сечка….
- Что?
- Каша такая…
- РОТА, ЗАКОНЧИТЬ ПРИЕМ ПИЩИ! – проорали два парня.
Рота встала и зашагала к выходу.
Его вдруг пробило острое чувство бесправия. Он как-то сразу, в один момент понял, что отныне и на два года – целых два года! – он больше не человек. Теперь он раб.
Это ощущение, ранее никогда им не испытываемое, было до того отчетливым, до того ясным и пронзительным, все объясняющим и дающим возможность понять все, что ему захотелось повеситься.
Он больше себе не принадлежит. Теперь он будет делать только то, что скажут два парня. Только тогда, когда скажут. И только так, как они скажут. Артем сделал это открытие и оно поразило его. Дома он забил бы сейчас на все болт – вообще на все, на учебу, на зачеты, на сессии, забился бы под одеяло и спал бы еще часов шесть. Потом проснулся, повалялся, посмотрел телик, постоял под теплым душем, вкусно позавтракал и, если захотел, то поехал бы в институт, и после последней пары попил бы с одногруппниками пивка. А не захотел бы, валялся бы весь день дома перед телевизором до прихода матери.
Так было еще позавчера. Так было в параллельной вселенной. В прошлой жизни.
Здесь же он должен был вскакивать и садиться в шесть утра на табуретку посреди промороженной казармы, потому что так сказали два парня. Умирая от недосыпа, шагать без одежды по темному морозу в вонючий убогий сарай с жирными текущими каплями вонючего конденсата стенами, жрать там то, что жрать нельзя, жрать по команде, а не потому что хочется и не когда хочется, и так же по команде жрать прекращать, даже если недожрал и жрать хочется. Облегчаться в черную дырку, из которой сквозит ледяной струей только когда разрешат и когда будет возможность, а не когда захочется. Умываться ледяной водой. Спать только по приказу. И вообще…
Прошло всего полтора часа, как он в армии, но он понял, что хочет только одного – убраться отсюда поскорее.
Это была ошибка. Это явно была ошибка. Галеры.
А впереди еще два года! Целых два года!
После завтрака их отвели обратно в казарму – опять по морозу, правда, начавшему уже чуть светлеть. Затем со всеми шмотками в штаб. В штабе было уже полно народу. Там они проторчали полдня, затем Артема вызвали к столу, где сидели три офицера, спросили, умеет ли он играть на гитаре. Артем сказал «да», хотя все его умение заключалось в трех фальшивых аккордах и паре песен Цоя. Его записали в связь.
Потом пришел еще один офицер, назвал его фамилию и фамилии еще человек тридцати, построил их в колонну и повел за собой.
Они прошли по дороге мимо еще одного танка, прошли через большой плац, потом по тропинке по пояс в снегу через сосновый борок, потом еще через один плац, вошли в казарму и поднялись на второй этаж.
В казарме было полно народу. Половина была в форме, половина в нижнем белье. Все ходили туда и сюда, суетились, искали нитки с иголками, группка одиноких, видимо, тоже только что прибывших, сидела на табуретках на проходе и пришивала к шинелям пуговицы, погоны и шевроны, кто-то стирался, кто-то брился, в общем, все были заняты делом.
Офицер исчез. Они одиноко стояли около двери и на них никто пока не обращал внимания.
- Пожрать есть? – тихо спросил Артема один в кальсонах, проходивший в туалет.
- Есть, - сказал Артем. - Печенье и колбаса.
- Давай. Да давай ты быстрее, все равно сержанты отберут…
«А ты что, не сержант что ли?» - удивился про себя Артем, вытаскивая печенье. Колбасу, впрочем, все же оставил в рюкзаке.
В кальсонах схватил печенье и скрылся в туалете.
- Деньги есть у кого? – подошел еще один, в форме. – Давай в каптерку по одному
«Началось» - понял Артем…
Journal information